С.Е.КОСЕНКОВ. Жизнь и творчество (часть 13)

16

Пессимизм его объяснялся, может быть, не столько разочарованием в выставках, сколько атаковавшими его болезнями. Самой неприятной, если вообще такое может быть, болезнью для него, как для художника, была болезнь глаз, ухудшение зрения. Кроме того, болели сердце, суставы, отсутствующая рука.
Еще в начале восьмидесятых годов привязалась катаракта, правый глаз стал видеть все хуже и хуже. Пришлось ехать в Москву в клинику Святослава Федорова, делать операцию. Операция прошла успешно, в правый глаз вставили искусственный хрусталик, и глаз стал видеть лучше.
Но к 1988 году зрение в правом глазу снова ухудшилось, а левый к тому времени почти совсем перестал видеть. Решил сделать операцию на левом. Сдал анализы в кировской больнице. Поехал в Москву, но операцию делать не стали из-за больного сердца и высокого артериального давления.
«А второй глаз ничего не видит. Придется доживать с одним глазом. Для художника одного очень даже маловато. Пробую писать, даже один раз ходил на природу. В принципе можно писать и с одним глазом, но это далеко не то…» - писал он в письме от 24 февраля 1991 года.
В апреле 1988 года ездил в Калугу в клуб «Колорит». Прямо в клубе стало плохо с сердцем. Хорошо еще, что не на улице. Обошлось.
А тут еще одна беда, начала трястись единственная рука, что очень затрудняло работу. В письме от 15 апреля 1994 года он пишет мне: «…как беру кисть, начинаю писать и начинает против моей воли ходуном ходить рука, т. е. трястись… Это уже проявление старости и, конечно, от болезни сердца, от высокого давления. Однако краски порчу».
24 июня 1995 года пишет: «…рука стала трястись еще сильнее. Особенно трудно стало писать прямые линии и всякие мелкие детали. Как-то надо учиться писать более общо, не детализируя… Буду присматриваться к манере Шатова. Может, его манера письма, т.е. более широко и пастозно, мне более подойдет с моей трясущейся рукой».
Трясущейся рукой и письма писать было трудно. Пришлось придумать некое приспособление. Письмо от 3 октября 1994 года: «Если бы ты посмотрел, как я пишу и чем пишу. Шариковую ручку, она пластмассовая, я разогрел в кипятке, и самый кончик загнул, как крючок. Эту ручку я держу всей пятерней, а не как обычно, тремя пальцами». Писал письма он обычно по ночам, ночью рука меньше тряслась.
16 сентября 1996 года пишет: «Здоровье становится все хуже. Я даже и не пойму себя, болезнь ли у меня или годы свое уже берут, или то и другое. Но теперь почти каждый день такое ощущение, такое состояние, как будто на мне лежит груз 10 пудов, и я с ним прошел сто километров. Вот такая странная усталость. Ни к чему нет желания. Ко всему полное равнодушие. Хочется все больше полежать. Бывало, я с этюдником за 20 километров уходил, что бы написать понравившийся мне вид».
17 февраля 1997 года. «А моя жизнь, наверное, физически на исходе. А уж, что касается живописи, то вряд ли я воскресну для нее.
…Может, Бог еще смилуется надо мной и даст мне силы преодолеть эту немощь».
4 мая 1997 года. «…Кажется, в феврале я чуть было не покинул этот мир. Но Бог вырвал меня из лап смерти. Хотя хорошего, стабильного здоровья нет, но все-таки хоть чуть-чуть по дому и возле дома хожу. Даже пытаюсь немного позаниматься живописью. Хотя хорошего из моей попытки ничего не выходит. Начал было писать что-то вроде картины, т.е. себя на фоне природы. Но рука стала еще больше трястись, особенно после того, как я сильно поболел. И вот я этот свой портрет отложил. Начал было писать пейзаж, но тоже с трясущейся рукой получается, но коряво…
Выхожу из дома, посижу на лавочке, пройдусь до ворот и то для меня это уже трудно. Вообще постоянно устаю».
11 ноября 1997 года. «Здоровье? «Хуже, чем было, но лучше чем, будет»».
26 апреля 1998 года. «Плохо для меня то, что сильно болят ноги, я еле-еле хожу по хате. Болезнь сердца умудряюсь как-то утихомиривать таблетками. А вот боль в ногах (в коленках) чтобы хоть чуть-чуть утихомирить, я даже не знаю, как и чем. А то бы я еще сходил на этюды, хотя у меня их и так полно. Воплотить бы эти, имеющиеся у меня в картины, получилась бы приличная галерея».
21 октября 1999 года. «Здоровье мое все такое же. То вроде бы терпимо, а то вдруг голова закружится, давление подскочит за 200 и ощущение такое, как будто меня избили до полусмерти. Все болит, или как будто после беспробудной пьянки, шатает из стороны в сторону. А особенно влияет на меня хмурая, нудная погода, какая стоит весь этот месяц. Сегодня погода солнечная и мне уже лучше».
23 марта 2000 года. «Здоровье мое не улучшается, наверное, сердце не поддается лечению. Да и уж годы такие, что пора уходить к Шишкину, Саврасову, Левитану и др.».
4 сентября 2000 года. «…Страшусь ослепнуть, а признаки к этому уже есть. Живописью почти не занимаюсь. Не только из-за боязни ослепнуть, а вообще пропала энергия, ничего не хочется делать… Всеми я забыт. Всеми заброшен. Боюсь, что и ты начал меня забывать».
Из этих писем видно, как здоровье Степана Епифановича становилось все хуже. И, тем не менее, он, хоть и с трудом, но продолжает работать, не забывая и о выставках.

Продолжение следует