Рассказ баловня судьбы

Светлана Грачёва

РАССКАЗ  БАЛОВНЯ  СУДЬБЫ

Рассказ в трёх частях

2

Первое знакомство с областным городом К. мне не понравилось. Мещанские двухэтажные дома прошлого века недоверчиво глядели узкими окнами на всех, кто приезжал в заснеженный город. Безликие пятиэтажные «коробки», разбросанные между старыми домами, недружелюбно выглядывали из-под заваленных снегом крыш. Неприветливый город.

Я никак не мог привыкнуть к новому месту жительства. Даже прожив в К. две недели, мне были по-прежнему неприятны его шумные улицы. Я чувствовал себя одиноким узником чужого города: ни одного знакомого лица, ни одной приветливой улыбки. Только холод на улице и в душе.   

Каждый день, приходя из школы, я видел радостную мать. Что-то тихо напевая, она готовила обед, натирала паркет, стирала, гладила наши вещи. Когда мы жили в нашем городе, мать приходила домой с работы тихая, неразговорчивая. Теперь же, любуясь своей работой, спрашивала всех, красиво ли смотрится паркет. Видимо, ей нравилось быть домохозяйкой. «Тоже мне радость, – думал я, – оставила бабушку одну в нашем городе. Кто ей поможет?»  

Как только мать собиралась поехать в родной город, я настаивал на поездке вместе с ней. Отец был против.

- Ты сын работника облисполкома. За нашей семьёй следят тысячи глаз в городе. Тебе пропускать занятия в школе непростительно.

- И что, до конца жизни мне нужно думать о твоей должности? – возмущался я навязыванием мне чужих обязанностей.

- Мы живём в одной семье. Не забывай об этом, – учил отец. – Хотя бы только поэтому  каждый из нас должен думать друг о друге.

Слова отца казались мне приказом. Я бесился:

- Что вы меня все учите? В школе нотации читают. Дома тоже нотации. Как вы мне все надоели, надоели! 

Отец только качал головой. А я радовался своей победе над властью отца. Мне нужна была свобода. Свобода слова. Свобода действий. Свобода, свобода, свобода…

И отец уступал. Так я дважды смог встретиться с Сашкой Радиным. Мать оформляла или забирала какие-то документы – мне не хотелось в это вникать. Душа пела при встрече с Сашкой. Прежние мои приятели не спешили поделиться своей радостью от встречи, ограничиваясь только приветствием. Но я уже и не ждал от них большего. Всё перегорело в душе.

Месяца два мы переписывались с Сашкой. Я писал обо всём, что приходило в голову, и мои письма были длинными. Сашкин листок в несколько строчек огорчал меня первое время. Что-то грызло внутри: я ради него готов строчить день и ночь... Потом притерпелся.

В один из вечеров сестра рассказала о школьной встрече с детским писателем из ГДР. Несколько дней назад я читал анонс об этом мероприятии на доске объявлений. Мне было всё равно: русский или зарубежный писатель. Я не был любителем даже русской литературы. А тут немец. Если честно сказать, то меня не пригласили на встречу. А Ольга готовилась, ей дали ответственное задание. Сестра хорошо знала немецкий язык и смогла задать несколько вопросов зарубежному гостю. Я настолько был занят своими переживаниями, что почти ни с кем не общался. Закрою дверь в свою комнату и сижу один, злюсь: «Сашки рядом нет, а больше мне никто не нужен».

Сестра, довольная собой и встречей, вступила в школьный клуб интернациональной дружбы – КИД. В клубе переписывались с ребятами из зарубежья. Ольга выбрала девочку из Германской Демократической Республики. 

- Молодец, Оля. Это правильное решение, – поддержал отец сестру. – ГДР – социалистическая страна. Там живут наши друзья. – И обратился ко мне: – Андрей, а ты не хотел бы  переписываться с каким-нибудь школьником из другой страны?

В голосе отца впервые не было повелительного тона. И я тут же раскис.

- А почему бы и нет.

- Попробуй.

- А с кем лучше переписываться? – совсем подобрел я, чувствуя, что с моим мнением считаются.

- Посмотри, что тебе предложат. А там уж… к кому душа потянется. – Как искусный дипломат, отец льстил моему самолюбию.

Через два дня я был принят в КИД. Пересмотрев предложенные адреса зарубежных школьников, я выбрал четырнадцатилетнего мальчика из Лейпцига. Его звали Себастьян Шмиц. Нужно было написать ему на немецком языке.

Немецкий я знал, мягко говоря, посредственно, хотя в дневнике стояла «четвёрка». Этот язык мне не нравился. Мои друзья в родном городе изучали английский, а я… До сих пор не могу понять, как нас, детей партийного работника, определили в немецкую группу, ведь английский был престижным, а немецкий – для троечников. Так даже сами учителя говорили. Я был хорошистом, сестра – почти отличницей. Почему отец не попросил директора школы перевести нас в английскую группу? Я ни разу об этом не спросил отца, когда он был жив. И в новой школе мы тоже остались «немцами». Правда, меня спросила классная руководительница, не хочу ли я перейти в группу «англичан»: пока учусь в седьмом классе, ещё не поздно перейти на другой язык. Я отказался. Eins, zwei, drei, Schreibikus, Freundschaft, Kamerad[1] – всё, что я помню из немецких слов.  Могу назвать себя по-немецки и спросить, как зовут собеседника. Конечно, в то время знал больше. Но всё равно с моим слабым знанием языка переписка была невозможна. И вот тогда, впервые за два месяца, я потянулся к сестре. Написал письмо на русском языке – Ольга перевела на немецкий.  Помню, как я рассматривал необычный конверт с синими и красными полосками, вкладывая в него письмо-листок. Особого воодушевления первый раз не испытывал, но в душе что-то засветилось.

Первое письмо от Себастьяна пришло неожиданно. Раньше, чем я ожидал. Вдруг увидел его на письменном столе в своей комнате. Повертел конверт в руках. Может, мне показалось? Нет, это не обман зрения. И я пошёл к сестре.

- Оля, ты читала это письмо? – Мой голос задрожал. Я уже думал, как выскажу своё недовольство.

- Зачем? – не поняла Ольга.

По выражению её лица было понятно, что она не вскрывала конверт.

-  Значит, ты не читала, – заключил я. – А кто тогда? 

- С чего ты взял, что письмо кто-то читал?

- Его открывали.

- Кто? – засмеялась Оля. – Кто мог прочитать письмо, если оно запечатано? Или ты в разведчика играешь?

- Посмотри сама. – И передал ей конверт.

Она быстро повертела его в руках и протянула мне:

- Вроде бы открывали.

- Ну, вот.

- Но я этого не заметила, когда доставала из почтового ящика. Я взяла письмо вместе с газетами, – спокойно объяснила сестра. – Посмотрела, что оно на твоё имя. И положила тебе на стол.

Я молча глядел на сестру, ожидая каких-нибудь предположений.

- Не знаю, что тебе сказать.

- А мама?

- Ты что? – вытаращила глаза сестра, как будто услышала невероятную новость. – Никогда так не думай о маме. Не смей спрашивать у неё об этом. Ты обидишь её, – затараторила она.

- Не кричи.

- Как ты мог? О маме. Я бы…

- Всё понятно. Это на почте открывали письмо.

Услышав эти слова, сестра запнулась на полуслове.

- Смотри, там что-то есть. Давай откроем вместе, – не дал я опомниться сестре. 

Мы выпотрошили содержимое конверта.

- Жвачки! – взвизгнула Оля, в восторге прижав руки к груди.

На столе лежали две жвачки, цветная фотография, письмо. Письмо мы отложили в сторону и принялись распаковывать жвачки. На фантиках было написано: Lotte. Развернули – внутри вкладыши с комиксами на немецком языке. Жвачка была непривычно податлива, с яблочным вкусом.

- Первый раз такую пробую, – проурчал я, как довольный кот. – Не сравнить с нашими стекляшками.

- Ты не будешь собирать фантики и вкладыши? – с надеждой спросила Оля.

- А тебе они зачем?

- Ты что! Это же богатство! Их можно обменять на что угодно.

- Даже на магнитофон? – пошутил я.

- Ну… – замялась сестра, – на магнитофон нет, а на кассету из-за бугра...

- Ты что? – уже закричал я. – Какой дурак на эти фантики купится?

- В КИДе обмениваются. У меня пока ничего нет, – сникла сестра.

Я подумал, что мне, возможно, ещё не раз придётся просить Олиной помощи.

- Ладно, поделюсь. Письмо переведёшь? – И сделка состоялась.

 С фотографии смотрел на меня светловолосый мальчик. Аккуратная стрижка.  Клетчатая рубашка. Его добрый взгляд очаровал меня.  А ещё яблочный вкус мягкой жвачки. И где-то между ними мелькал вихрастый Сашка. 

В письме немецкий мальчик объяснял, что ему необходимо много практиковаться в изучении иностранного языка, потому что он хочет учиться в русском университете. И просил писать  на русском языке. Это меня очень порадовало. Письма я любил сочинять.

Себастьян Шмиц присылал интересные письма с «изюминкой». То переводные картинки вложит в конверт, то открытки с видами немецких городов. Его послания с удовольствием переводила сестра. Ольга даже завидовала мне: девочка, с которой она переписывалась, отправляла «сухие» письма.

Однажды мне пришла посылка из Германии. На почтамте мы с мамой получили коробку. Радостный, я нёсся домой, желая увидеть что-то необычное. Снял крышку и ахнул. Сверху лежал синий свитер с этикеткой  «Made in DDR». Настоящий немецкий свитер! Писк моды. Под ним лежал синий галстук тельмановца[2], а на самом дне – газета немецких пионеров «Die Trommel[3]». Меня лихорадило. Мой отец имел связи, но, думаю, не очень ими пользовался. Идеология у него была на первом месте. Поэтому импортных товаров у нас с Ольгой не было. А Себастьян в письме рассказывал о пионерской организации в его школе, о том, что синий галстук ему теперь не нужен, в седьмом классе он надел красный. Синий немецкий галстук – об этом и мечтать было нельзя! И теперь он у меня.

Я загорелся идеей отправить посылку из СССР. Ревностно отбирал подарки. Но работники почты погасили мой пыл. На вещи, которые я приготовил для Себастьяна, в нашей стране был наложен запрет для пересылки в другие страны. Отец удивился: он думал, что между Союзом и ГДР нет никаких запретов. Я  был потрясён. Что это за страна, которая даже друзьям не доверяет?!

Я показывал ребятам из КИДа подарки немецкого друга – сам нашёл в клубе увлечённых приятелей, которые со временем стали друзьями.

Жизнь постепенно становилась удобной. Новые друзья с современными идеями. Модные увлечения. Дурманящая первая любовь…

С приходом настоящей весны я по-другому взглянул на город К. Он стал мне ближе, и люди стали теплее.

Бабушка переехала жить к нам. Я уже не бывал в городе И., ещё недавно родном.

Часто ловил себя на мысли, что начинаю забывать о Сашке Радине. Хотя хорошо помнил черты его лица, подпрыгивающую походку, негромкий голос. Но уже не щемило сердце.

Письма другу детства отправлял редко. И редко получал.

Может, и он стал забывать меня? 

[1] Eins, zwei, drei, Schreibikus, die Freundschaft, der Kamerad – один, два, три, репортёр Шрайбикус, дружба, товарищ. 

[2] Тельмановец – член пионерской организации им. Э. Тельмана в ГДР.

[3] «Die Trommel» – «Барабан». По своей идейной направленности немецкая газета соответствовала «Пионерской правде» в СССР.

16. 02. 2016

Продолжение следует