ДЕЖАВЮ. Жвачка, рок-н-ролл и Сталин.

Мопед не мой, этот текст написал один известный в прошлом музыкант Сергей Попов. Но мысли один в один мои.

«Читаю Довлатова, как раз ту честь, где он пишет, иронично и тонко, про эмиграцию, в которой он работал журналистом «Свободы». И вот какие аллюзии у меня возникают.
Западные станции на русском я начал слушать с 13 лет, как только дома появилась радиола с короткими волнами – «Голос Америки», «Немецкая волна», «БиБиСи», «Свобода», «Радио Франсе». Тогда же начал интересоваться всерьёз бит-музыкой, а вскоре и западной модой: первым, в 1966 году, отрастил длинные волосы, тогда же отрезал воротник у пальто, чтобы всё как у битлов. Внимал «вражеским голосам» и в армии, и после, и вплоть до 1986 года, когда это начало терять смысл, а раздражавшие слух «глушилки» отключили.
Первыми диссидентами для меня были Даниэль и Синявский: я не только читал про их «подрывную деятельность» в советской прессе, но у меня в Москве была знакомая, у которой папа имел отношение к расследованию, и мне даже удалось подержать в руках протоколы их допросов, на бумаге в линеечку, году в 1968-м, что было очень круто.
Когда пошла третья, еврейская, волна эмиграции, на западных радио стало выступать больше диссидентов.
Диссиденты были не только в эфире, но и совсем рядом. В Дубне, международном научном центре, единственном такого рода в СССР, тоже появились свои отщепенцы (ки), - уехавшие на Запад, ждущие очередь на эмиграцию или вышедшие замуж за гражданина страны вероятного противника.
И вот что я должен сказать.
Нас, тех, кто слушал эти радио и диссидентов-дикторов, интересовали всего несколько вещей: музыка, отчасти репортажи о жизни в других странах, спорт, экзотические новости, которые в СССР были в дефиците – про рекорды из книги Гиннеса, например.
Когда речь заходила о сталинских репрессиях, кровавой коллективизации, потерях в ВОВ, убогой и военизированной экономике СССР, преследовании инакомыслящих, фальшивых выборах, гибели сотен тысяч мирных жителей в оккупированном Афганистане, откровенной бездарности и дряхлости руководств…
Так вот, когда речь заходила об этом, большинство просто переключало волну.
И я в том числе. Нельзя сказать, что мы совсем не верили в это – что-то мы знали и без «голоса Америки», от родных и близких. Брата моего деда, например, посадили за то, что пробка от шампанского, которое он открывал, попала в портрет Сталина.
Отвергая правду, мы тем самым соединялись с большинством - с теми, кто никогда «голоса» не слушал и считал, что диссидентов надо расстреливать.
Мы просто не хотели это слушать и знать, это доставляло душевный дискомфорт и заставляло брать психологическую ответственность за жуткое прошлое. А зачем думать, когда ты укоренён в системе и знаешь, какая у тебя будет зарплата после ВУЗа, когда получишь квартиру, талон на сапоги для жены и съездишь в Крым по путёвке.
Десертом к этим достижениям развитого социализма 70-х была негласно дарованная властями возможность достать американские джинсы и жвачку, последний альбом «квинов» и фломастеры «Пеликан» для детей – вот и всё, что нам было нужно от империалистов. Мы не голодали, ходили в кино, пили портвейн, носили длинные волосы и танцевали «шейк». Мы верили, что всё наладится, так зачем нам думать о каких-то срокАх и психушках для кучки зарвавшихся интеллигентов и ворошить неприглядное, кровавое и нищее, прошлое.
К диссидентскому меньшинству, в которое можно смело включить всю эмиграцию, мы относились с подозрением, часто неприятием: сказывалась пропаганда про «предателей», фильмы про шпионов и «демшиза», которая уже тогда имела место.
Ничего не наладилось, к концу 80-х еда, мыло и сигареты были по талонам, афганскую войну СССР проиграл и с треском рухнул.
Прошло 25 лет.
В эти 25 лет не было коллективизации, не было массовых репрессий, не было большой войны с десятками миллионов погибших, хотя были бедность, неустроенность и жуткая война с Чечнёй.
Зато появились газ-папа и нефть-мама и система распределения доходов от них. Пусть она по-воровски не справедлива, зато многие смогли зажить весьма сносно на зависть отколовшимся соседям.
Но опять есть диссиденты, которые вещают теперь не из США и Европы, а, в большинстве, тут, в России. Их очень мало, а информационные возможности весьма ограничены: не достаёт исходных точек и финансовых ресурсов, поэтому аудитория узка, к тому же их постоянно «глушат» монстры государственных СМИ, у которых нет проблем с финансами и доступу к аудитории благодаря техническим возможностям.
Но главное, повторяются чувства.
Опять люди, похожие в чём-то на нас в 70-е, ничего не хотят знать о репрессиях против тех, кто сопротивляется нынешней власти – а их не только унижают и бьют, но и сажают и убивают.
Они ничего не хотят знать про экономику, которая не просто дышит на ладан, а почти его лишилась.
Они ничего не хотят слышать про тысячи мирных жителей, погибших в войне РФ против Украины и бомбардировках кассетными бомбами мирных кварталов сирийских городов.
Они не то, чтобы не верят в эту информацию – они не любят о ней говорить и бередить убаюканную большой диагональю совесть. Она создаёт дискомфорт, она мешает жить, как мешала жить интеллигенции 70-х информация «Свободы», на которой работал Довлатов, о репрессиях, жертвах, бесправии и нищете СССР.
Они не верят в насаждаемую повсюду американскую демократию, от империалистов им нужны только хамон, Duster, шенгенская виза и концерт Muse в Олимпийском.
Их очень много среди моих знакомых, они подчас вступают со мной в споры, но не потому, что у них есть твёрдая позиция «за путина и всю маму», а потому что я нарушаю своими резкими оценками их интеллектуальное и душевное равновесие. Лишаю возможности считать лицемерие – достоинством, трусость – честью, ложь – истиной.
А ещё я своими рассуждениями соединяю их в одно целое с зомбированным большинством, которое уверено, что хохлов надо расстреливать.
Им не охота сидеть в одной кабинке с теми, кто «Тагил рулит».
Мне кажется, война с Украиной и сырьевая экономика гораздо белее катастрофический фактор для истории РФ, чем война в Афганистане и закрытая экономика - для СССР. Но новых диссидентов, которые говорят об этом почти не слышно.
И как-то не по себе.»