С.Е.КОСЕНКОВ. Жизнь и творчество (часть 9)

11

Осенью 1986 года в гостях у Косенкова побывал журналист «Знамени труда» О.Федорков. В результате в областной газете «Знамя» появился его очерк «Через все испытания». На мой взгляд, в очерке хорошо удалось передать атмосферу и обстановку косенковского дома и описать настроение осенней природы Фоминич и окрестностей, а также облик и характер самого мастера. Привожу очерк почти полностью, опускаю только факты из жизни Косенкова, так как они описаны в других местах книги.
«Как это нередко бывает, надежда на скорую встречу развеялась, едва подошел я к дому в глубине старого сада. Тишина, запертые двери – опоздал, выходит. Да и приехал без предупреждения, тут уж винить некого, кроме себя самого. На всякий случай постучал в окно, но дом отозвался глухим молчанием.
…Вдоволь поколесив затем по деревенским проселкам, встретившись на полях с колхозными механизаторами, даже успев побродить по опушке осеннего леса, где под пожухлой травой и листьями чуть ли не на каждом шагу скрывались тугие и сочные чернушки, а порой попадались крепыши боровики, решил на обратном пути заглянуть-таки в Фоминичи. Сразу от околицы, за старой полуразрушенной церковью, свернул вправо, на Злыновку, -- когда и почему так поименовали один-единственный ряд домов, протянувшийся вдоль озера, никто в деревне толком объяснить не мог. Прозвали – и привыкли. А люди здесь живут такие же, как и везде: и добрые есть, и злые – разные.
Теперь уже не надо было искать этот дом, который словно выбился из общего ряда, отступив к огородам, а все пространство впереди уступив яблоневому саду, где сейчас земля под большими деревьями с шершавой корой, говорящей о почтенном их возрасте, была усыпана яблоками, и исходил от них терпкий, с горчинкой, дух. Яблоки были и на веранде: в корзинах, ведрах, просто так – на постеленных на пол газетах, горкой. И уже виднелась давешняя дверь, но теперь чуть приоткрытая; в оставшуюся щелочку протискивался ленивый кот, а за его действиями озабоченно наблюдал бойцовского вида петух, за которым на почтенном отдалении держалась стайка кур.
В небольших светлых сенцах стояли ведра с водой, газовая плита, на полу рядом с пустой корзиной высилась горка крупных опят, на лавке – с десяток белых. Вот и объяснение, почему не было утром хозяев. Грибы нынче в здешних местах уродились невиданными, разве усидишь в такую пору дома.
Оказалось – ошибся я в своем предположении. Уже когда познакомились, обменялись с Косенковым крепким рукопожатием, когда он, отодвинув в сторону чашку с недопитым чаем, настроился на долгий разговор, поспешил я задать ему вопрос:
-- По грибы утром ходили, Степан Епифанович?
Он, чуть откинувшись назад всем телом, рассмеялся:
-- Почему вы так решили?
-- Да на веранде заметил…
-- Нет, не хожу уже по грибы. Наносил нынче вдоволь. Эти так, по дороге насобирал, когда ходил в Смирновку отца проведать. Старый он уже у меня, девяносто восьмой год идет, но печку сам еще топит.
Последние слова произнес не без гордости за отца, потом добавил:
--Теперь они вдвоем с теткой – сестрой матери-покойницы – остались. Мамаша тоже долго прожила…
Не хотелось торопить собеседника, хотя о многом предстояло расспросить. И то, что Косенков заговорил о родителях, братьях и сестрах, о далеком своем и нелегком детстве, давало главную надежду: удастся узнать о самом нужном, возможно, для него самого не полностью ясном и понятном: как стал вот таким, теперешним, как превозмог все испытания судьбы и в далекой деревенской глуши остался верен святому для него искусству живописи…
--За последние три десятка лет, - рассказывает Степан Епифанович, - не было ни одной недели, когда бы я не работал за этюдником или мольбертом. Поначалу увлекался копиями. Висят и до сих пор мои картины в правлении колхоза «Коммунар», в сельсовете. Занимаюсь копиями и сейчас, но мало, только когда очень попросят.
Встав из-за стола, он поспешно проходит в темный угол за русской печью, выносит одну за другой свои картины.
-- Вот эту я назвал «Лунная ночь на Неручи», речка такая у нас протекает. Вот «Золотая осень», а это «Вечер в конце августа». Эти вот полотна напоминают о Калуге, правда, «Вечер над Окой» еще надо дорабатывать. Больше всего люблю писать осенью, вот в такую, как сейчас, пору, и ранней весной…
Портрет брата, весенний разлив на Смирновской речке, цветущий яблоневый сад – картинам уже тесно у стены, одна заслоняет другую, заставляя восхищенно замолкнуть, вслушиваться в торопливые слова художника о том, как они создавались, когда были написаны. Сколько же их всего?
--Ну, большинства у меня, конечно, уже нет. Какие подарил, какие были проданы после выставок. Да и не считал никогда специально. Наверное, картин сотни три наберется, да еще не меньше пятисот этюдов. Только дело ведь не в количестве и даже не в том, что пишу я свои картины левой рукой. Я и сейчас не устаю себя спрашивать: есть у тебя, Степан, талант или нет его? Вот это главное…
Он замолкает, напряженно тихо становится в избе. Что ответить? Ведь это просто слова: да, есть талант, самобытный, заметный. Художнику не слова нужны, а признание. Наверное, поэтому так открыто радуется Степан Епифанович каждому известию об успехе своих картин на выставках, хотя почему-то все реже удается выставляться. Уже и не припомнить, когда, например, кировчане в последний раз знакомились с творчеством самодеятельных художников. На прежних выставках картины Косенкова всегда занимали видное место, хорошо были знакомы с его работами калужане. Почему забываются хорошие традиции? Тревожно, что в областном клубе самодеятельных художников мало таких энтузиастов, как его председатель Людмила Федоровна Купрешова, которую с неизменной теплотой вспоминает Косенков. Недавно получил от нее денежный перевод за проданную картину «Лен цветет», так не деньгам обрадовался, а все тому же свидетельству признания, удовлетворенно сознавая, что кому-то приглянулась его работа. В прошлом году выручил около трехсот рублей, все с помощью той же Людмилы Федоровны. Деньги, конечно, в доме не лишние, но дороже всего дружеская поддержка.
Помнится и другое. Когда минувшей зимой, будучи в Калуге, зашел в отделение Художественного фонда, никто и не поинтересовался делами и заботами самодеятельного художника. Заикнулся насчет красок, хотя бы несколько тюбиков, услышал в ответ: «Мы всех снабдить не можем. Приобретайте в Москве».
С горечью вспоминает теперь этот визит. Надеялся, что свой брат-художник поймет, поможет, а ему даже присесть не предложили. Покоробило такое невнимание, долго не мог отделаться от тяжелых дум.
Что ж, такова, видно, судьба талантливого человека, что ничего не дается ему легко, без труда и испытаний. Но мы-то, мы все можем чем-нибудь помочь тому же Косенкову? Побывав на этот раз в Фоминичах, особого интереса к его творчеству я не заметил. Вот и новый молодой колхозный председатель Владимир Иванович Кошелев только понаслышке знает, что есть в селе такой удивительный человек. Все недосуг дойти до него секретарю парткома Марии Рытиковой, давно не заглядывал к Косенкову председатель сельсовета Демьян Нифантьевич Северенков. А надо бы побывать, а потом подумать, чем помочь можно. Ведь в самых примитивных условиях творит человек.
Все, что сейчас нужно Косенкову, - это небольшое отдельное помещение для мастерской. Чтобы обязательно можно было его зимой отапливать. Можно это сделать? Конечно, хотя никто не говорит, что легко. Но ведь есть в районе отдел культуры, есть и на селе возможности, чтобы решить эту не такую уж сложную проблему. Не мешало бы, наверное, подумать и о таком варианте. В центре Фоминичей после долгих мытарств достроен, наконец, двухэтажный клуб. Есть в нем свободные комнаты, боюсь, что долго еще им пустовать, потому что особого оживления клубной работы не видно. Может быть, здесь, в клубе, выделить помещение для студии сельского художника? Большая бы была от этого польза.
Достойна восхищения и уважения жизнь Степана Епифановича Косенкова. То, что может, отдает он людям, отдает щедро, как и всякий талантливый человек. Жалеет лишь об одном – о том, что мало у него учеников, последователей. Сейчас, правда, часто приезжает начинающий художник Саша Зорюков из Кирова, сдружились они. И приходят в его дом письма от братьев Березиных – Александра и Юрия, которые – он верит, убежден – пойдут дальше его, того человека, что заприметил в озорных соседских мальчишках искру таланта. А как хотелось бы, чтобы не одни они сохранили память о своем наставнике. Может, еще не поздно?»

(продолжение следует)