С.Е.КОСЕНКОВ. Жизнь и творчество (часть 16)

20

А в девяностые годы живопись для Косенкова становится все более трудным занятием. В 1994 году он пишет мне: «Замучил эту картину «Лунную ночь на Болве» или она меня замучила,… но так ни хрена путного и не получается. Наверное, отступлюсь от нее». И в следующем письме: «Наконец-то кое-как закончил эту свою «Лунную ночь на Болве». Получилась, конечно, не такой, какой бы мне хотелось ее видеть. Но… я и так с ней замучился и красок на нее попортил тысяч на пятнадцать. Потому что раз десять небо с луной переписывал».
3 мая 1995 года пишет: «…мучаю одну картину, наверное, месяца два. Называется: «Лен цветет». Но пока конца не видно. Мне кажется, мной овладел какой-то бес из потустороннего мира. А именно: фактически картина уже готова, так нет, начинаю сам искать недостатки, придираться, подправлять, исправлять, в результате картина испорчена.
Начинаю писать заново и так по нескольку раз. Мои дети в таком случае говорят: «От тебя, как только закончил, картину надо немедленно забирать». И это, пожалуй, было бы правильно. И на этюдах когда бываю, тоже ни одного этюда не закончил. А дома начинаю доводить до конца, то обязательно порчу».
23 августа 1995 года: «Живописью… занимаюсь иногда. Но… толку от этого моего занятия, можно сказать, никакого. Просто потешаю свою душу… Да, как художник, я собственно им и не был».
Вот так. Оказывается, художником он не был. Вот какие мысли стали одолевать. А кто же тогда художник? Малевич, что ли? Квадраты все умеют рисовать. Художник не тот, о ком «кричат» газеты и журналы и кто носит «художественный» берет и бородку. Художник тот, кто создает художественные произведения. А Косенков создавал высокохудожественные пейзажи. И человечество когда-нибудь расставит по своим местам «квадраты», другую пикассовщину-бесовщину и истинные шедевры живописи. «Квадраты» окажутся на свалке, а работы таких художников, как Косенков, в Третьяковке. Когда-нибудь так будет! Пусть не скоро, но будет. Во всяком случае, так было бы справедливо. Угадайте с одного раза, сам Третьяков предпочел бы Косенкова или Малевича? Ответ очевиден. А если бы ему понадобился квадрат, поручил бы нарисовать его своим маленьким дочерям, а не платил бы за него большие деньги.
Косенков, как и любой другой талантливый художник, в той или иной степени, но всегда был недоволен всеми своими работами. Всеми без исключения. Это нормально. Ни в одной работе совершенства достичь невозможно, поэтому всякая картина получается хуже, чем хотелось бы автору. 15 ноября 1988 года он писал мне: «…О, как был бы я рад, если бы хотя бы одна из моих работ меня устраивала, и я был бы ею доволен. Представь себе, ну ни одна! Хотя я уже немало продал своих работ, значит, людям нравятся мои работы. А мне самому пока еще нет. Я все еще надеюсь когда-нибудь написать такие картины, которые и мне самому будут нравиться».
В начале девяностых он еще выходит на этюды. Но результатами не доволен. 1 июня 1992 года пишет: «Выходил как-то раза 3-4 на этюды. Ни одного удачно не получилось, все посчищал. Вчера ходил писать цветущие яблони. Но тоже что-то не то. Конечно, глаз видит один, рука одна и та трясется. Так что как художник я кончился. Это просто азарт… А выше себя не прыгнешь».
Письмо от 27 сентября 1993 года: «…позволил себе раза три сходить на этюды… Этюды получились неплохие, как мне кажется, но потребуют доработки, а это чревато тем, что я могу их… погубить, как я уже, таким образом, немало погубил своих работ. Но на то оно и творчество, что бы писать, замазывать, опять писать».
3 мая 1995 года: «А теперь вообще ничего не получается, рука стала трястись так, что хоть совсем не берись за кисти. Но пока кое-как приспосабливаюсь… А иначе нет смысла жить».
29 мая 1996 года: «…с трясущейся рукой это уже не художник. Конечно, кое-что получается, но не то, на что я способен, будь я с обеими руками. Ну вот, домажу оставшиеся краски и на этом, наверное, с живописью покончу…».
В июле 1995 года мы со Степаном Епифановичем последний раз сходили вместе на этюды. В ближайший от его дома лесок. В последний раз сфотографировал его на этюдах. И последний снимок, по иронии судьбы, оказался на фоне фоминичского кладбища, в котором он через пять с половиной лет найдет свое последнее пристанище.
Во второй половине девяностых он уже не мог ходить на этюды, даже в ближайший лесок, тем более один. И, возможно, последнюю попытку отвести душу на этюдах он предпринял в октябре 1998 года. Из письма: «9 октября приехал сын из Москвы… Как-то решил поехать с ним на машине на этюды. Поехали в стороны д. Неполоть за Фоминичи. Когда-то я там бывал, этюды писал, за грибами туда ходил, это километрах в четырех от Фоминич. Но там все так заросло за те пять лет, что я там не был, что я писать не стал.
Решил поехать в сторону д. Волое. Но и там не пришлось ничего написать, так как поднялся такой ветер, что когда вышли из машины, то меня чуть с ног не сбило. Так что эта моя вылазка на природу после долгих лет сидения дома тоже не увенчалась успехом, и мы уехали домой. Но я доволен остался тем, что хотя еще раз (может, в последний) взглянул на те места, где когда-то блаженствовал за этюдником. Так что, сказал я сам себе: «Все твое, дядя Степа, ушло». Общение с природой уже не для меня. Грустно и обидно становится. Хорошо, что хоть сохранил часть своих этюдов».
Да, видимо, это был его последний выход на этюды. Теперь ему остается только из окна или в лучшем случае со двора дома любоваться теми сюрпризами погоды, которыми природа иногда радует художников.
Письмо 1998 года: «…сегодня, четвертого октября. На улице зима! Но это, я думаю, не настоящая зима, а специально, чтобы подразнить художников. Ведь лес стоит почти зеленый. Конечно, есть деревья и желтые, и оранжевые, а тут на ветках снег! Такая красота! И мне думается, что ты вряд ли упустишь такую возможность, чтобы написать пару-тройку этюдов. А я хоть душой понаслаждаюсь, глядя на такую красоту. Ведь такая красота бывает нечасто, если лет в 10-15 раз, чтобы снег выпал на неопавшую листву и почти зеленую траву».
Да, Степан Епифанович, я действительно не упустил эту возможность. И хотя был занят другой работой, а я не люблю откладывать незавершенную работу, тем не менее, ради такой красоты «поступился принципами». Дважды сходил в лес, написал два этюда. Один из них получился, вроде, неплохо. Я их, как и многие другие в последние годы, привозил к Вам. Вы их, хотя и с некоторыми замечаниями, но одобрили.
Последние годы жизни Косенков провел безвыездно в Фоминичах. Превратности судьбы и болезни лишили физических сил, но не лишили творческого задора. Планов было множество. Кроме занятий пейзажем, мечтал написать портреты всех кировских художников, закончить хотя бы одну из давно начатых жанровых картин. Но желания и таланта здесь оказалось мало, нужны и просто физические силы, а их как раз становилось все меньше и меньше.
Степан Епифанович мечтал, чтобы в Кирове был художественный музей. Музей должен был бы стать центром, объединяющим художников Кирова и других городов и районов области: Людинова, Бетлицы, Барятино, Спас-Деменска.
В письме от 17 мая 2000 года он пишет: «На эту тему надо говорить в администрации. Даже написать губернатору. В общем, за это благое дело надо бороться. Эту мою рекомендацию примите к сведению и ты, и все кировские художники. Не надо быть «сонными карасями». Жизнь есть борьба».
Музея такого в Кирове пока нет, но в историко-краеведческом музее имеется коллекция картин кировских художников, особое место в которой занимают работы Косенкова. Они находятся в постоянно действующей экспозиции, их можно видеть всегда.

Продолжение следует...