С.Е.КОСЕНКОВ. Жизнь и творчество (часть 22)

26

А теперь постараюсь рассказать, как он работал.
Если театр начинается с вешалки, то работа деревенского художника-самоучки начинается с …ножовки, топора и рубанка.
Сначала нужно заготовить древесину, высушить ее. Напилить и выстрогать рейки для подрамников и рам. Для рам нужна обязательно липа, из другой древесины трудно выстругивать багет, тем более с одной рукой. Изготовить подрамники, натянуть холст и загрунтовать его. И самая главная работа, с точки зрения эстетики, изготовление и покраска рам, это завершающая «точка», от которой зависит, как будет выглядеть картина.
Все эти работы, за исключением грунтовки холстов и покраски рам, Косенкову было очень трудно делать с его одной левой рукой. Но он как-то научился. Грунт использовал масляный, а для него характерно то, что краски на нем не очень хорошо держатся. Из-за этого с некоторых его картин и этюдов краски иногда, к сожалению, отслаиваются и частично осыпаются. Мне уже доводилось некоторые его работы реставрировать.
Итак, холсты для картин и картонки для этюдов готовы, можно переходить к творчеству. Этюдник на плечо – и на пленэр.
Об этюдниках Косенкова следует рассказать подробнее. Даже в эпоху тотального дефицита, когда прошли лучшие его годы, в Москве можно было купить этюдник. И он у Косенкова, естественно, был – хороший, новенький, фабричный, на трех алюминиевых ножках. Он так и остался новеньким, почти не использованным. Почему-то он к нему так и не приспособился. Этюдники себе Степан Епифанович мастерил сам. У него их всегда было несколько. Одни были под маленькие этюды, размером с открытку, другие под большие.
Этюдник представлял собой ящик на ремне, в котором находились краски, кисти, картонки и собственно этюдник - приспособление для крепления этюдов с палитрой. На ящике он и сидел во время работы над этюдом.
Самый маленький этюдник он, сидя на ящике, держал, зажав между коленями. Если писал этюд больших размеров, этюдник побольше лежал на коленях. Верхняя крышка некоторых этюдников выдвигалась и служила палитрой. Самые большие этюды, 30х40 см, а то и больше, писал, приспособив самодельную треногу, на которую закреплял этюд. Палитра в этом случае лежала на коленях. Использовал также этюдник на самодельных ножках. Фабричным этюдником тоже пользовался, но очень редко.
Этюдов Косенков написал огромное количество. Рассказывал, что в семидесятых годах продавал этюды пачками одному москвичу по 10-15 рублей за штуку. Москвича зовут Петрухин Виктор Семенович. Это старый друг Фролкина, который и познакомил его с Косенковым. Он не очень-то поверил в рассказ Фролкина о талантливом деревенском художнике. Подумал, что какой-то дед рисует лебедей в пруду. А когда увидел его работы, то испытал примерно такие же чувства, как и я несколько лет спустя. Петрухин стал искренним поклонником таланта фоминичского художника и одним из крупнейших коллекционеров его работ. Его московскую квартиру украшают несколько десятков этюдов Косенкова.
Писал Косенков часто по два-три этюда в день. Многие не заканчивал на натуре, некоторые дорабатывал дома по памяти, но многие оставались, в той или иной степени незавершенными. Почти никогда их не подписывал, ну разве что самые удачные и законченные. Этюдами он почти всегда оставался недоволен.
Этюд - это основа для картины, исходный материал. Часто художник использует несколько этюдов для одной картины. Косенков в последние годы жизни, когда ходить на этюды по состоянию здоровья уже не мог, использовал и фотографии, в чем ему помогал и я, печатая с его негативов черно-белые снимки, или даже фотографировал сам, указанные им места.
Итак, фоминичский художник отправляется на пленэр. «На своих двоих» он обошел, «проутюжил» все ближайшие от Фоминич леса, перелески, луга и поля. Все более-менее симпатичные уголки природы писаны-переписаны им помногу раз.
Этюдник на плече, костыль в руке, художник, подгоняемый любовью к живописи, спешит по лесной тропе. Куда? Иногда он заранее намечал место, которое хочет написать, туда и спешил. Тут все просто. Пришел, увидел, написал и домой. А иногда… Иногда мог проболтаться по лесу несколько часов и придти домой ни с чем. Бывало и такое. Что поделать, ничего не приглянулось.
Но такое было редко. Чаще всего он возвращался домой все же с «уловом». И если «улов», то есть этюд его устраивает, мастер приступает к главной творческой работе – созданию картины.
Начинал он картину всегда или почти всегда, с неба, чаще с верхнего левого угла. И так постепенно опускался до нижнего края холста. Иногда оканчивал картину, что называется по-сырому, тоесть заканчивал работу, пока краски на всем холсте оставались сырыми. Это лучший способ избежать пожухания. Но по-сырому надо работать быстро, а это возможно не всегда. Часто приходилось что-то поправлять уже в высохшей картине и это приводило к пожуханию, если предыдущий слой краски высох недостаточно хорошо.
Очень часто работа над картиной прерывалась хозяйственными делами, особенно в последние годы, когда парализовало жену, и ему приходилось заниматься по дому больше, чем раньше.
Нередко он, не доведя до полного завершения одну работу, начинал другую, и ее мог не закончить, и, таким образом, порой скапливались несколько незаконченных работ. Некоторые могли ждать окончания годами.
Заканчивая работу, любил выписывать мельчайшие детали. В его ромашках на переднем плане можно пересчитывать лепестки.
Выписывать детали не самое сложное в живописи, но… Детали - это не только лепестки цветов и травинки, это еще и дополнительные оттенки цвета. Например, можно написать небольшой лужок одним мазком широкой кисти. Но в природе в этом лужке есть с десяток нюансов цвета, а их передать уже гораздо сложнее, чем просто сделать один мазок одного цвета.
Косенков владел не только техникой, колорит его работ – вот что главное, вот чем его работы подкупают зрителя. Именно цветом его пейзажи трогают душу.
Он писал много маленьких работ, считал, что большие ему удаются хуже. Возможно, это так. Во всяком случае, меня всегда больше трогали его маленькие пейзажи, размером 30х40 см и меньше. Возможно, потому, что они писались одним махом, без затяжек, без излишней продуманности, которая иногда только вредит делу. Одним порывом души.
Краски разбавлял чаще всего льняным маслом. Накладывал краски густыми, пастозными, но обычно не крупными мазками. Мазки накладывал по-разному. Где надо, длинные горизонтальные, часто так писал небо. В другом месте - короткие горизонтальные, короткие вертикальные, прямые и волнистые. В зависимости оттого, что пишет - траву, дорожку, камни, облака и т.д.
Крону лиственных деревьев писал вообще не мазками, а торкая кистью по холсту почти вертикально. Слой краски в одном месте картины мог быть совсем тонкий, в другом толстый. Какие-то места заканчивал с первого раза, другие переписывал по три-четыре раза. Писал, счищал, потом снова писал.
Кисти использовал в основном щетинные фабричного производства, любил также колонковые. Пытался изготавливать кисти и сам, но с одной рукой это оказалось невозможно. Синтетические в его время только начали появляться, и он, насколько я знаю, не успел ими хорошо попользоваться.
Его кисти меня всегда удивляли. Точнее, их состояние. Чтобы кистью можно было нормально писать, ее после работы нужно очень тщательно вымыть сначала растворителем, потом водой с мылом. Пока волоски сырые, кисть нужно обернуть бумагой, чтобы волоски не сохли свободно, иначе они, высохнув, будут торчать в разные стороны, и такая кисть будет мало пригодной для живописи.
Так как Косенкову трудно было мыть кисти одной левой рукой, они у него всегда были в ужасном состоянии. Ну, ни дать-ни взять маленькие метлы. И вот этими метлами он умудрялся писать мельчайшие детали в своих шедеврах. Вот что значит мастер.
Косенков писал в основном пейзажи, но неоднократно начинал жанровые картины, на бытовые темы. К сожалению, ни одну из них так и не закончил.
Мне кажется, жанр, как и портрет, не его призвание. Он пейзажист от Бога. Но все же…
Если бы он занимался портретом так же много, как и пейзажем, возможно, был бы неплохим портретистом. Несмотря на то, что у него был, возможно, недостаточно хороший рисунок для портретиста, все же некоторые его работы говорят о том, что и в этом трудном жанре он мог достичь многого.
Когда-то я видел у него этюд, на котором изображен художник И.Д.Демидов на природе за этюдником. Этюд небольшой, лицо не прописано и, тем не менее, не узнать Демидова было невозможно. По его статной фигуре и наклону корпуса.
В портрете важно передать не только сходство в лице, но и сходство в фигуре, жестах.
Например, есть известный портрет маршала Г.К.Жукова работы Корина. Лицо похоже, характер передан точно, а вот фигура… Корин писал фигуру с какого-то солдата в мундире маршала, ведь самому маршалу некогда долго позировать, времени у него хватило только для головы. Вот и получилось лицо Жукова, а фигура тощего солдата. Жуков был, как известно, плотного телосложения.
Косенкову в этюде Демидова удалось передать сходство, даже не выписывая лицо. Это говорит, на мой взгляд, о том, что у него все-таки были задатки и портретиста. Об этом можно судить и по его другим немногочисленным портретам, в том числе и по автопортрету, хранящемуся в кировском музее.
Закончив картину, Косенков, к сожалению, далеко не всегда ставил подпись и дату окончания. Мне доводилось, с его согласия, ставить за него его подпись на картинах и этюдах, купленных у него без подписи некоторыми кировчанами.

27

Возможно, из Косенкова получился бы хороший портретист, а возможно - нет. Получился пейзажист, как говорится, что Бог даст – то к лучшему. Мы мало знаем Косенкова-портретиста, совсем не знаем Косенкова-баталиста, но есть Косенков-пейзажист. И мы благодарим Бога за то, что он есть. Он умер, но остались его прекрасные пейзажи, а значит, и он сам будет с нами всегда.
В 1986 году главный редактор (тогда просто журналист) районной газеты «Знамя труда» О.П.Федорков написал о Косенкове очерк и закончил его такими словами: «И до сих пор ясно представляю себе, как ранним утром, на берег укутанного туманом озера выходит с этюдником на плече человек, как встречает зарождающуюся зарю, как любуется, словно впервые, открывающейся красотой, которой никогда невозможно насладиться до конца. А потом он берет в руку кисть и остается один на один с искусством».
Таким он и останется в памяти многих.